Читать книгу "Дар  - Карина Сарсенова"

Мальчик не плакал. Он просто смотрел. Смотрел в пустоту. В выжженное в сердце ничто. В ту боль, которую превращала из нестерпимой реальности в сонное забвение истерзанная в клочья душа. Она больше не могла плакать. Она смирилась.

Сколько раз он уже видел всё это! Одно и то же. Бег по кругу. Хоть бы кто из них вёл себя иначе. А ведь он с энтузиазмом, заслуживающим хоть какого-то уважения, искал разнообразия! Надоело.

Сжал пухлой, но по-мужски крепкой рукой тощую мальчишечью шею. Нет, душить его он не станет. Он не убийца. Не грешник. Заповедей не нарушает. То, что он делает, является очищением. Очищением от порочной любви. Служителю религии любить запрещено. А вы думали, он делает всё это из-за любви? Да он терпеть не может мужские тела, особенно на заре их развития, их детство, бесстыдно открывающее миру будущую порочность мужского начала в её кажущейся хрупкости и невинности!

Он ненавидел детство. Ненавидел любовь и боролся с ней как мог. Потому что любил.

Он отпустил тощую мальчишескую шею. Красные пятна на бледной коже вызвали в нём волну глухого раздражения. Так с ним бывало всякий раз после разрядки. Опустошение.

Насыпав мальчишке в карман шоколадных конфет (дурацкая, однако действенная привычка хоть чем-то, но откупиться от греха), вытолкал его за дверь. Туманная ночь вобрала тонкий силуэт в себя мгновенно и беззвучно. Мальчик ничего никому не скажет. Страх быть проклятым и отлучённым от церкви, самому и своей семье, страх непонятный, но эффективный, срабатывал всегда.

Родителям он скажет, что заигрался допоздна и заблудился во внезапно накрывшем посёлок тумане.

Он не курил. Курение – грех, как и все зависимости человеческой плоти. Но страшнее всего – зависимость души. Любовь. Чёрт бы её побрал. Он любил. И ничего не мог поделать с прилипчивым до изнеможения чувством.

А может быть, не хотел?

Иначе зачем соблюдать неведомо кем прописанные правила и верить? Верить во что, если не в любовь?

Перед тем как лечь в постель, он провёл пальцем по отвёрнутой к стене фотографии. Но, как бы долго ни было скрыто от него отображённое на бумаге лицо, он отчётливо видел каждую его чёрточку. Отпечаток другой души на его собственной душе… Сколько лет он жил словно чья-то неудачная фотография! Жил не своей жизнью. Жил прихотью противного его сердцу чувства.

Прежде чем позволить себе провалиться в оглушающую пустоту сна, он помолился. Попросил Бога сделатьтак, чтобы никогда не встретиться с человеком, изображённым на фотокарточке. Потому что до сих пор не знал, что сделает при встрече. Односельчане знали его как необыкновенно доброго, заботливого, пекущегося о благе других человека… Но только он один чувствовал: та тёмная часть души, которая присутствовала в нём с момента рождения, с каждым днём росла. Медленно, но верно набирала вес и силу.

И превращалась в иное, обособленное, самостоятельное существование.

Душа человека без души.

Душа хищного зверя.

Крик хищной птицы разорвал отдохновение в кровавые клочья.

Нет, птица ему приснилась.

Как и сон, страшный и привлекательный. Жуткий и красивый. Яростный и страстный.

Сон о жизни и смерти.

И кричал в нём он сам. Иногда мужским, иногда женским голосом.

Но вопрос гендерной принадлежности волновал его в наименьшей степени.

Потому что именно в том сне он случался собой настоящим.

А настоящее бытие дарит неподдельным счастьем.

Ему снился сон. Один и тот же единственный сон на протяжении всей его жизни.

Он брал её снова и снова. Она больше не кричала. Её глаза, наполненные стеклянной отрешённостью, смотрели в пустоту. В ничто, в которую истерзанная душа превращала невыносимую боль. Боль от него. И его самого. И он каждый раз просыпался с немым, не вырвавшимся из груди криком. Пустота из сна затягивала его, вбирала каждый вдох, каждый удар сердца… Превращала его в себя, в пустоту смерти, в пустоту обессмысленности бездуховного бытия…